Антиутопия «Русское сердце бьётся за всех» дает альтернативный прогноз того, что может произойти в североевропейской стране, которая не называется Швецией, но невероятно на нее похожа. У твоей книги такое броское название. Звучит очень щедро. «Русское сердце» в этой истории – это также название консервативной организации, которая борется за русские ценности в «Швеции». Cтоит ли за этим лозунгом доля иронии и как реагирует аудитория на название книги?

Несомненно! У всех культур есть стереотипы о себе. У русских есть представление, что «Россия щедрая душа», и я ни в коем случае не хочу спорить с этим на уровне личной дружбы. Но если мы посмотрим на глобальную картинку: как Россия, например, оказывает гуманитарную помощь другим странам или проявляет благотворительность, не обусловленую политическим расчетом, то в этом свете она не кажется щедрой, на мой взгляд. Читатели, не знакомые с темой книги, на название реагируют по-разному в зависимости от их представлений о России. Приблизительно так же, как и герои самой книги, у которых мнения очень полярные. Многие, конечно, сразу понимают, что это сарказм.

«Русское сердце» вышло в 2019. События в книге разворачиваются где-то между 2024-2029 годом. Скажи, пожалуйста, насколько сильно мы успели приблизиться к описываемому тобой будущему?

На самом деле эта книга не столько о будущем, сколько о современности. Эпизоды охваченной гражданской войной России списаны с уже идущей войны на Донбассе. Fake news, тоже конечно, не придуманы – этот феномен существует уже давно. Единственное значительное отличие от сегодняшней реальности – это искусственный интеллект, который действует в книге. В реальности он еще не достиг такой степени автономности, изощренности и убедительности.

Для меня фантасты – это активисты будущего. Часто автор представляет будущее, где мы боремся с результатами собственных необдуманных решений и уже поздно что-то исправлять. В твоей истории ты подробно и ярко описываешь влияние, которое дезинформация имеет на общество. Достаточно, чтобы в определенный момент вирус начал выдавать каждому индивидуально подобранный дип-фейк, чтобы начался глобальный хаос. Эта тема проходит красной лентой через все три части книги. Поделишься, что именно вдохновило тебя?

Достаточно почитать крайне правые или крайне левые источники в любой европейской стране, чтобы понять, что картина реальности может быть сильно искажена в медийном пространстве не только в России. Есть определенный набор фактов, которые большинство из нас признаёт, но в какой-то момент наше информационное пространство может стать безнадёжно размытым. Я в первый раз об этом задумался 20 лет назад, когда интернетом пользовался сугубо для того, чтобы писать имэйлы. Тогда я написал повесть, где герой звонит в будущее и спрашивает об истории человечества, а на другом конце однозначного ответа дать не могут, потому что невозможно, проанализировав массу противоречивых источников информации, установить исторический факт. Впрочем, тогда мне сложно было представить, что даже без участия искусственного разума люди могут создать себе альтернативную картину реальности простым добровольным отбором информации, которую они потребляют.

Konstantin Zarubin. Foto: Julia Lapitskii

В книге ты реалистично рисуешь Стокгольм как город, в котором на каждом уличном фонаре есть камеры наблюдения. В Швеции, где взаимное доверие между государством и гражданами – это часть культуры, такая сценография действительно фантастичная. Достаточно ли большой волны российских беженцев, чтобы за 6 лет изменить такую страну как Швеция и ее законы?

Я нигде не упоминаю в книге, что это Швеция. Это какая-то североевропейская страна, похожая на Швецию и наводнённая русскими беженцами из-за гражданской войны в России. С другой стороны, давай представим, что боевые действия на постсоветском пространстве намного масштабнее, чем сегодня. Это предполагает напряжённость в Балтийском регионе, мобилизацию в Швеции, множество военных баз, например, на Готланде и, естественно, паранойю в СМИ. Это все ведет к еще более правому уклону в политике. Да, изменить законы, возможно, трудней, чем установить камеры по всему городу, но это тоже может произойти достаточно быстро. За примером далеко ходить не надо. Еще несколько лет назад почти все партии заявляли, что и мысли допустить не могут о сотрудничестве со Шведскими демократами. Но с тех пор уже три партии сочли такое струдничество политической необходимостью. Ужесточение политики приема беженцев – еще один наглядный пример того, как резко может измениться риторика большинства ведущих партий в стране. Вот невообразимое и случилось.

Фантастика была популярным жанром еще в Советском Союзе. Как ты думаешь, повлияло ли то, что Советский Союз был изолированным местом и фантастика как изначально западный элемент казалась еще более заманчивой, или есть другие причины?

Фантастика была жутко популярна в Советском Союзе отчасти потому, что это был жанр литературы, где через иносказание или аллегорию можно было высказаться. Она представляла собой своеобразное гетто чуть более свободного самовыражения, в котором автор, уклоняясь от соцреализма, все еще имел шанс быть опубликованным. Особенно этот жанр любила советская техническая интеллигенция, которая необязательно была связана с диссидентами, но которую мы сейчас назвали бы «либеральной».
Вообще, роль чтения в СССР была совершено иной, чем в нынешнем обществе, где есть открытый доступ к любого вида информации в самых разных медиа-форматах. В СССР книги были массовым развлечением, и, в частности, фантастика являлась дефицитом. Ребенком я застал то время, когда купить эти книги в магазине было практически невозможно. Частично поэтому я уже взрослым начал собирать коллекцию советской фантастики – чтобы заново прожить детство, в котором, в отличие от моего собственного, имелись бы все книги, которые я когда-то так хотел прочитать.

Как обстояло дело с цензурой как советских, так и зарубежных авторов?

Целые неугодные куски могли вырезаться из иностранных книг при переводе или переводиться крайне вольно. Когда дело касалось советских авторов, например, Ивана Ефремова и братьев Стругацких, издательства нередко возвращали им рукописи, требуя выкинуть или переписать «непроходные» главы. Но даже после этого изданные книги могли изыматься из продажи и библиотек и попадать в категорию запретной литературы.

Illustratör: Natalja Jamsjtjikova

Помнишь известный фантастический фильм «Кин-Дза-Дза» 1986 года, снятый Георгием Данелия о воображаемой планете, где твой статус поднимается в зависимости от того, сколько у тебя имеется спичек, и который в ироничном тоне обнажает коррумпированную систему?

«Кин-Дза-Дза», как и полагается фильму этого жанра, показывал якобы капиталистическое общество, но говорил прежде всего о советском строе. Это интересный пример, потому что этот фильм относится к перестроечному кино. Выпустить его несколькими годами раньше было бы невозможно – он бы не прошел цензуру.

Ты видишь, как политическое настроение влияет на формирование контента и языка в этом жанре?

Русскоязычная фантастика – до сих пор сильно гендерно сегрегированый жанр. Там, как и в советское время, доминируют мужские имена и стереотипно мужской взгляд. В постсоветской фантастике много литературы с военным, имперским и консервативным уклоном, где Россия находит себя на поле сражения с разного рода «западными» силами. Можно было бы сказать, что это в силу исторического опыта или из-за эха холодной войны или непрекращающейся политической напряженности. Хотя мне кажется, что мачизм в стиле «милитари» – это традиция, пришедшая из классической западной фантастики. Все космические оперы про битвы галактик писали, опять же, мужчины.

Представь, если бы ты жил в измерении твоей книги и написал фантастический роман о нашем времени. К какой категории фантастики была бы она причислена?

Если сегодняшний режим в России еще некоторое время просуществует и сойдет на нет без крупной войны, то это, конечно, утопия. Но утопия – это, как известно, плохая литература.

Что интересного случилось с твоей книгой за прошедший год?

Российское аудио-издательство ВИМБО записывает аудио-версию книги. Шведский переводчик Арвид Норд (Arvid Nordh) сделал пробный перевод нескольких отрывков.

Ты живешь в Уппсале и сам говоришь по-шведски. После того, как ты прочитал перевод, какое было твоё первое впечатление? Существует стереотип, что предложения в русском языке комплексные и длинные. Как перевод может повлиять на ритм повествования и насколько сложно сохранить юмор в процессе?

Я доволен переводом – как я, впрочем, и ожидал. Я читал переводы Арвида. Я хочу верить, что пишу ритмичную прозу, и Арвид, по-моему, отлично передает мой ритм. Так как предложения у меня довольно короткие изначально, особой проблемы с их разбивкой не было. Юмор сохранить нелегко. Но если переводчик, как в моем случае, сам жил в России и хорошо понимает как социальный, так и политический подтекст, и ему понятна позиция автора, и он понимает героев и их точку зрения, то задача становится намного легче.

Ты ведь говоришь и на нескольких других языках. Насколько многоязычность автора может влиять на творческий процесс?

Очень сильно. Белорусская писательница Татьяна Замировская написала в рецензии на мою новеллу «Рыжая Фрея», что героям не хватает языка и они пребывают в постоянном его поиске. По её предположению, если ты живёшь «в иной культуре, ином языке», твой родной язык больше не является данностью, он «расколдовывается, перестает быть тоталитарным», «в нем появляются долгожданные провалы и зияния». Все остальные языки, которыми я владею, позволяют мне лучше видеть русский, видеть его возможности и границы, и это влияет и на мои лексические решения, и на синтаксические. Особенно я замечаю это за собой, когда пишу диалоги. Я позволяю своим героям быть косноязычными, говорить диким сленгом, перескакивать на другой язык.

Веришь ли ты в то, что мировая политика стала бы лучше, если бы лидеры читали больше фантастики, и что вовремя прочитанная правильным человеком книга может изменить ход истории?

В истории очень большую роль играет случай. Таким случаем, разумеется, может стать факт прочтения книги. Поэтому ответ: да! Хотя необязательно так, как хотелось бы автору. В целом, я верю, что литература меняет мир к лучшему, но её влияние не стоит переоценивать. Бывает, что функционеры нынешней российской власти находят в себе наглость цитировать и называть своими любимыми писателями авторов, которых всего несколько десятилетий назад, при схожей диктатуре, преследовали, травили и не печатали. Какая печальная ирония судьбы.